| ОСНОВНОЕ МЕНЮ |
|
 |
| События и люди |
|
|
| Культура |
|
|
| ОБО ВСЕМ |
|
|
| Форма входа |
|
|
|
УБИРАЙТЕСЬ ДОМОЙ!
Дороги,
по которым мы ночами совершали марши, были наглухо забиты разноязычным
воинством. В городах, на дорожных развилках колонны войск встречали
стихийные митинги волосатых и оборванных диссидентов из хипующей
молодежи. Они плевали нам вслед, кидали камни и орали: «Ваня! Тебя дома
ждёт Маня!» «Русские, убирайтесь вон!» «Долой советскую оккупацию».
Стены домов в городах были размалёваны белой краской: «Радецкие – вон!»
20
мая учения завершились. В полку меня уже ждал приказ об увольнении.
Всё. Свобода! 22 мая я уже топтал парадным маршем под «Прощание
Славянки» дворцовую площадь Кракова. А 26 мая я шагал по пустынной
Октябрьской улице родного Холма. Я не узнавал город детства. Появились
новые дома, асфальт на улицах, где была булыжная мостовая. Умытая
недавним дождём моя улица под липами. Вот и дом. Всё. Школа любви и
ненависти окончена с отличием.
С
тех пор прошло сорок лет, но и сейчас по утрам я просыпаюсь в своей
квартире рядом с мирно посапывающей любимой женщиной и ловлю себя на
странной мысли: съёжившись, жду сигнала трубы. Вот сейчас, вот-вот
запоёт полковой горн, и я сорвусь и побегу в ружейную комнату…
А
по ночам мне снятся вересковые заросли Свентошинской пустоши. И снова
ревут моторы, звенят пули и воют снаряды и мины. И я бегу, задыхаясь
вперёд, на высоту, и эта атака бесконечна.
Вчера
ночью проснулся от щемящей тоски в сердце. Я в дозоре на берегу Пилы.
Журчит вода по прибрежной гальке, за рекой в кустах выводят трели
соловьи. Мне душно и тяжело от снаряжения, ремень каски трет подбородок.
Не спасает свежий бинт. Нижняя челюсть покрыта мелкими болячками и
язвами. Уже девятый день не брился и не снимал одежды. От самого тошнит.
Сквозь дрёму слышу методичный перестук пулемётных очередей и вижу
вспышки осветительных ракет. Нет сил бороться со сном. Состояние между
сном и явью. Мы с Егорычем на рыбалке, на Кунье. Дремлем у костра.
Завтра утром на плоту отправимся вниз по реке домой. Домой… Как далеко
до этого дома.
Шорох по гальке. Сон как рукой сняло. Рука машинально рвёт затвор автомата:
- Стой!!!
И
просыпаюсь в ледяном поту. Тихо шелестят часы на стене. В окно светит
полная луна. Где я? Дома. А в сердце щемит еще не проснувшаяся тоска по
Родине, тоска из далёкого прошлого.
1
июня 1971 года я снова поднимаюсь по скрипучей лестнице на второй этаж
редакционного здания. Сразу на входе встречаюсь с неувядающей
Кирилловной. Она - бессменный секретарь-машинистка. Кивает на
обляпанную типографской краской дверь неопределённого цвета
- Редактор ждёт.
Захожу без тени смущения. Владислав Просовецкий, теперь он редактор, встает из-за письменного стола и крепко жмёт мою руку
-
Рад твоему возвращению, - и сразу за дело, - назначаю заведующим
отделом писем. Была тут в твоё отсутствие заварушка. Маргариту перевели
на радио. Её место держали. Ждали тебя.
В
работу окунулся сразу и с головой. Холодное дождливое лето того года
запомнилось раскисшими просёлочными дорогами и безуспешными попытками
заготовить корма и убрать обильно выросший урожай зерна и картофеля…
Зато лето следующего, 1972 года, было знойным и бесконечно долгим. В тот год в моей жизни произошли кардинальные перемены...
АНАТОЛИЙ ПИМАНОВ
(Первоисточник. г. Холм, февраль 2011 г.)
|
|
|
